Вот вилка падает, мол, женщина придёт.
Я улыбаюсь, от того, что не поверил.
В природе должен наступить переворот,
Чтоб эта женщина коснулась этой двери,
Рукой дрожащей дотянулась до звонка
И не нажала, а ударила два раза,
Сразила взглядом, словно холодом клинка,
А следом бросила бессмысленную фразу...

Потом, с намереньем пройти меня насквозь,
Проникла в комнату и, примостившись в кресле,
Заговорила так, как будто ей пришлось
Вчера родиться или только что воскреснуть.
И, оглядев моё жилище с высоты,
Увы, никак не меньшей птичьего полёта,
Ей до меня так захотелось снизойти:
Богиней, сосланной с Олимпа на болото.

Но вдруг заплакала и сделалась смешной,
Такой беспомощной, влюблённой и... любимой...
Жизнь, как прыжок из поднебесья затяжной:
Или в объятия друг другу, или – мимо.
И мы в прыжке уже не чувствовали тел,
А прижимались всё тесней – к душе душою.
Но я боялся, потому что не хотел
Впервые в жизни ощутить её чужою...

И шёл на кухню, размышляя о своём,
И на двоих готовил крепкий чёрный кофе,
Потом курил в окно и сквозь дверной проем
Едва косился на её античный профиль.
Но вилка падает, а не наоборот...
Я нагибаюсь к ней, и сам себя ругаю,
И улыбаюсь: разве женщина придёт?
А если даже и придёт, увы - другая.

1985