Был холод декабрьский, и я возле танка
На польском асфальте плясал «Сербиянку»,
Чтоб только согреться на звонком ветру,
Пронзительном, злом, и, увидев славянку,
Бойцу подносившую в рюмке сливянку,
Тебя вспоминал на далёком юру.
И думал с тоскою: «Теперь хорошо бы,
Как после работы и после учёбы,
К тебе возвратиться домой на Каштак».
И мой экипаж согласился: ещё бы!
Давно бы зазноба спасла от озноба,
И рюмку она поднесла бы не так.
И мой экипаж согласился. Конечно,
И танки не вечны, и войны не вечны,
И мы возвратимся когда-то домой,
Родных и друзей расцелуем, обнимем,
И сядем за стол, и чокнемся с ними,
Но путь наш домой
Лежит через бой.
Со мной ничего не посмеет случиться,
Я должен любить ещё, жить и учиться,
Об этом я знал и за крайней чертой,
Когда ничего уже не оставалось:
Ни сил, ни патронов, лишь только усталость.
Когда я держался на хватке одной.
Я с детства учился так в жизни держаться,
Так впутаться в жизнь, так с нею связаться.
Так крепко её привязать у седла,
Чтоб жизнь от меня не могла отвязаться,
Чтоб жизнь от меня не могла отказаться,
Чтоб жизнь без меня обойтись не могла.
Да, верю я в жизнь, и не ставь мне в вину ты
Ни это пристрастье, ни эти минуты.
Мальчишкою тоже меня не зови.
Ведь молодость хочет быть абсолютной –
И жизнь принимать от салюта к салюту.
И хочется верить тебе и любви.
Опять протяни мне далёкие руки
Сквозь вёрсты разлуки, сквозь горькие муки,
Подругою верной, порукою будь.
Затянута жизнь пулемётною лентой,
Как зимы снегами, как ливнями лето.
Благослови.
                 Мы выходим в путь.
Далёко-далёко от скал Таганая,
Военную славу свою обгоняя,
Уралец-танкист на битву спешит,
Покинув землянку, выходит он к танку,
А вьюга рисует на окнах землянки
Булатный рисунок его души.
Над нами полощет военное знамя,
Опять пулемётными очередями
В бою измеряется жизни длина.
И утро в сиянии артиллерийском
Встаёт над Малькове, над Велька-Лазиском,
Над Польшею. Доброе утро, война.