Из всех преданий, былей и небылиц
Мне ближе та, которая связана с дедом.
Мой дед заговаривал ражих степных кобылиц,
Словно ручные, бежали за ним они следом.

Что он им там говорил, ворожил, шептал,
Глядя в бездну пугливых и чёрных зениц?
Что же ты, дедушка, внуку не передал
Вековое искусство привораживанья кобылиц?

Я ли не правнук сарматских да половецких степей!
Мои шаги по-скифски вкрадчивы и крепки.
Мне ведом восторг, вздымающий крылья ноздрей,
Рвущийся вон сквозь расширенные зрачки.

Это - как молния! Может, короче и ярче длится.
Дальше - бездна, и я, холодея, в неё лечу,
Почуяв, как в женщине гудит могучая кровь кобылицы,-
Я не помню, о чём пою, говорю, ворожу, шепчу...

Я ли не правнук сарматских да половецких степей!
Мои шаги по-скифски вкрадчивы и крепки.
Мне ведом восторг, вздымающий крылья ноздрей,
Рвущийся вон сквозь расширенные зрачки.

Только живу я, как все мы, не помня родства.
Порвана тонкая нить, и рассыпался жемчуг.
И не собрать, не придумать, не вспомнить слова,
Что укрощали и диких коней, и божественных женщин.

Вещие ветры мои да глухая степная трава,
Гул табунов да летящие всадники - где вы теперь?
Я соберу, я найду колдовские слова -
Я ли не правнук бескрайних сарматских степей?