Ни к чему,
     ни к чему,
            ни к чему полуночные бденья
И мечты, что проснёшься
            в каком-нибудь веке другом.
Время?
    Время дано.
            Это не подлежит обсужденью.
Подлежишь обсуждению ты,
            разместившийся в нём.
Ты не верь,
     что грядущее вскрикнет,
            всплеснувши руками:
«Вон какой тогда жил,
            да, бедняга, от века зачах».
Нету лёгких времён.
            И в людскую врезается память
Только тот,
     кто пронёс эту тяжесть
            на смертных плечах.
Мне молчать надоело.
            Проходят тяжёлые числа,
Страх тюрьмы и ошибок
            И скрытая тайна причин...
Перепутано — всё.
            Все слова получили сто смыслов.
Только смысл существа
     остаётся, как прежде,
            один.
Вот такими словами
            начать бы хорошую повесть,—
Из тоски отупенья
            в широкую жизнь переход...
Да! Мы в Бога не верим,
            но полностью веруем в совесть,
В ту, что раньше Христа родилась
            и не с нами умрёт.
Если мелкие люди
     ползут на поверхность
            и давят,
Если шабаш из мелких страстей
            называется страсть,
Лучше встать и сказать,
            даже если тебя обезглавят,
Лучше пасть самому,—
            чем душе твоей в мизерность впасть.
Я не знаю,
     что надо творить
            для спасения века,
Не хочу оправданий,
     снисхожденья к себе —
            не прошу...
Чтобы жить и любить,
     быть простым,
            но простым человеком —
Я иду на тяжёлый,
     бессмысленный риск —
            и пишу.

1952