Я знаю, слишком знаю это зданье.
И каждый раз, когда иду сюда,
всё кажется, что вышла на свиданье
сама с собой, такой же, как тогда.

Но это больше, чем воспоминанье.

Я не боюсь самой себя — вчерашней.
На всё отвечу, если уж пришла,—
вот этой серой, беспощадной, страшной,
глядящей из блокадного угла.

Я той боюсь, которая однажды
на Мамисоне *
         искрящимся днём
глядела в мир с неукротимой жаждой
и верила во всём ему, во всём...

Но это больше, чем воспоминанье.
Я не о ней.
         Я о гранитном зданье.

Здесь, как в бреду, всё было смещено:
здесь умирали, стряпали и ели,
а те, кто мог ещё
                 вставать с постелей,
пораньше утром,
             растемнив окно,
в кружок усевшись,
                 перьями скрипели.

Отсюда передачи шли на город —
стихи, и сводки,
                и о хлебе весть.
Здесь жили дикторы и репортёры,
поэт, артистки...
                 Всех не перечесть.

Они давно покинули жилища
там, где-то в недрах города,
                            вдали;
они одни из первых на кладбища
последних родственников отвезли
и, спаяны сильней, чем кровью рода,
родней, чем дети одного отца,
сюда зимой сорок второго года
сошлись — сопротивляться до конца.

Здесь, на походной койке-раскладушке,
у каменки, блокадного божка,
я новую почувствовала душу,
самой мне непонятную пока.
Я здесь стихи горчайшие писала,
спеша, чтоб свет использовать дневной...
Сюда, в тот день,
                 когда я в снег упала,
ты и привёл бездомную — д о м о й.

--------------
* Мамисонский перевал — один из самых высоких
и красивых перевалов на Кавказе.