Я одну мечту лелею –
про другое не хочу:
как я с доктором-евреем
под сирену полечу.

     К черту съёмные квартиры –
     вот он, мой последний дом:
     там, где общие сортиры,
     где тумбёшка – как полмира,
     где "моген-давид адом".

Доктор будет из Ирака –
губы толще, чем мои.
Он не скажет мне, собака,
отчего в груди болит.

     Будет кхакать по-арабски
     он со смуглою сестрой.
     Мой иврит понять дурацкий
     он не станет и стараться –
     недоступный весь такой.

Вот и всё! – ударит в темя
колокольчик изнутри.
Боже, что же будет с теми,
кто доверчиво сопит.

     По ночам над спящей детской
     три жемчужные столба.
     И глядеть – не наглядеться,
     но остаться не надейся:
     птичка-лодочка – судьба.

Отплываю, отплываю,
боль уносит, как волна.
Значит, так оно бывает,
так баюкает она.

     Всё тупее и тупее
     нежной точки остриё.
     Доктор, разве я болею?
     Это ж я над вами рею,
     это тело – не моё.

6-18 марта 1991