Вот опять запорошенный инеем бор.
Дробный топот копыт. Скрип седла.
Нынче нас тишина расстреляла в упор
У не взятого нами села.
Мой Гнедой подустал от смертельных атак.
Он храпит и грызёт удила.
И понять он не может, не хочет никак,
Что сегодня не «наша взяла».

Не гляди так, Гнедой. Я и сам жив едва.
Только как же всё это тебе объяснить?
Для тебя ведь Россия – степная трава,
Для меня – путеводная нить.

Вот поручик, коня осадив на скаку,
Вороного поднял на дыбы,
И рука с револьвером взметнулась к виску,
Обрывая все нити судьбы.
Неужели и мне в окровавленной мгле
Молча падать под ноги коня?
Неужели я больше не нужен земле,
Без которой не будет меня?

Нет прекрасней могилы, чем в этих снегах!
Как, приятель, мы осиротели с тобой!
Для тебя это лишь заливные луга,
Для меня – это вечная боль.

Нам указан порог. Мы уже не нужны.
Вот и всё. Это даже не месть!
Кто-то вычеркнул нас на скрижалях страны.
А какая без родины честь!
Те, кто выиграл дикую эту войну,
Не щадили ни душу, ни плоть.
Боже, только бы не погубили страну!
Остальное прости им, Господь.

Мы уходим, Гнедой. В спину нам – суховей.
А в душе пустота. И ни зги – впереди.
Для тебя ведь Россия – роса на траве,
Для меня – это крест на груди.

1989